Одно время я писал рецензицю на книгу Екатерины Шульман “Практическая политология” (см книжную полку). Надергал цитат и понял, что они настолько хороши, что ни в какой рецензии не нуждаются. Читаем и наслаждаемся. Текст ниже авторства Екатерины.


Как разобраться в 50 оттенках законотворческой продукции? Степень общественного вреда от законопроекта не всегда соотносится с тем шумом, который вокруг него поднимается, – популярная конспирологическая версия «они подсовывают нам свои кружевные трусы, чтобы отвлечь от Самого Страшного, что происходит за кулисами» не совсем верна. Медиа есть медиа, и трусы им всегда будут интереснее поправок в закон о банках и банковской деятельности.

По степени вредного воздействия на правовое пространство принимаемые законы можно разделить на три группы. К первой относятся прямые запреты на разного рода действия: ходить на митинги, материться, курить, призывать к сепаратизму, осквернять праздники, отдавать сирот на усыновление иностранцам. Они, как ни странно, наименее токсичны, хотя и причиняют страдания и неудобства гражданам. Вред от них легко устраним: локальный запрет как приняли, так и отменили, а навык ходить на митинги утратится, только если запрет просуществует в неизменном виде 40 лет (спойлер: не просуществует), да и то не факт, если вспомнить пример советской власти. В России суровость законов компенсируется не их неисполнением, как обычно думают (плохие законы исполняются, этим-то они и ужасны), а их нестабильностью. Тут главное – не попасть под раздачу: тем, кого посадят за непочтение к памятным датам, будет не легче от того, что соответствующую статью в УК поменяют через три года, а неусыновленный сирота вообще умрет, его не вернешь. Но, как это ни цинично звучит, общество всегда переживет любое несчастье отдельных своих членов. Точечные запреты ухудшают жизнь, но не разрушают правовую систему: это как если бы в доме ободрали обои и написали на них нехорошее – жить среди этого тяжко, но крыша от такого не рухнет.

Вред второго порядка наступает от законов, уничтожающих организации и разрушающих институты. К таковым относится все ужесточение законодательства об НКО, принятый в первом чтении закон «Об общественном контроле», новая версия закона «О местном самоуправлении», фактически отменяющая выборы мэров, введение любых фильтров и заградительных мер на региональных и федеральных выборах. Почему отменять выборы и убивать политическую конкуренцию – это хуже, чем обижать курильщиков, ведь курильщиков у нас едва ли не больше, чем активных избирателей? Потому что институты, чтобы жить, должны непрерывно функционировать. Говорят, архитектура – это застывшая музыка, так вот в этом же смысле институты – это застывшие процессы. Если политический процесс не идет, политический институт разрушается. Восстановление его – дело долгое, даже если соответствующий вредный закон будет изменен в лучшую сторону. НКО, которые прекратят свою работу из-за норм закона об иностранных агентах, не просто не помогут людям, нуждающимся в их помощи, но и исчезнут как организации – ячейки гражданского общества. Разрушение горизонтальных структур и публичных институтов – это древесный жучок, съедающий перекрытия в доме. Именно так разрушается стабильность – не та, которая состоит в процентах обожания главы государства, а та, которая не дает гражданам внезапно решить, что сейчас самое время пойти поубивать друг друга.

Смотрите на название. Средний законопроект обычно дополняет или меняет какой-нибудь уже существующий закон. Если в названии никакой действующий закон не упомянут, а предлагается принять нечто совершенно новое, то это скорей всего «политический» законопроект. Он с равным успехом может быть принят и принести много горя («О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушениям основополагающих прав и свобод человека, прав свобод граждан РФ») или забыт, когда информационный повод остынет. Опасайтесь проектов с солидным инициатором и скучным названием типа «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты РФ». Под таким именем в свое время был принят закон о монетизации льгот. Если в названии упомянуты «некоторые законодательные акты» или «ряд законодательных актов», это плохой знак, как и выражение «в целях защиты прав граждан». Также насторожитесь, если нечто называют «техническими поправками». Под этим термином любят прятать разные красочные подарки россиянам вроде изъятия накопительной части пенсий.


Когда нам говорят: «Дать власть народу», – то на ум приходит картина из «Трех толстяков»: гвардейцы перешли на сторону народа. То есть мы представляем себе не просто всю власть сразу, а еще и власть в условиях хаоса.

В реальности этот пропагандистский дискурс используется для ограничения избирательных прав граждан, чтобы не пустить их на участки для голосования.

Истинное лекарство от захвата власти гитлерами и популистами состоит в том, чтобы власть распределить. Тогда никто не сможет ее захватить одним движением руки. Чем больше сдержек и противовесов, тем безопаснее ваша ситуация.

Основные каналы обратной связи между обществом и властью являются одновременно индикаторами общественных настроений. Как это происходит?

Их три основных. Это разноуровневые и регулярные выборы. Оба критерия важны. Если у вас одни выборы раз в десять лет и вы выбираете самого главного начальника – это не выборы. Выборы должны проходить регулярно и на разных уровнях, в особенности на местном – это самое важное.

Второй канал обратной связи – медиа. В этом месте хочется сказать «независимые», но это понятие туманное, а сам термин – довольно оценочный. Поэтому я бы сказала «разнозависимые». Критически важно, чтобы они были на местном и региональном уровне.

Третий канал обратной связи – это свободная деятельность гражданских организаций, НКО.

Почему эти три канала так важны? Выборы – это не только инструмент ротации власти, но и лучший вид соцопроса. Люди на выборах демонстрируют, какого рода проблемы их волнуют. Выборы на местном уровне позволяют быстрее отследить настроения народа, не дожидаясь бунта у стен Кремля.

С медиа такая же история. Если СМИ принадлежат разным владельцам, то они вынуждены ориентироваться на спрос. Поэтому если в каком-то городе наиболее популярная газета – «Веселый погромщик», то на этой территории что-то неблагополучно. Лучше обратить внимание на этот сюжет пораньше.

То же самое – с деятельностью некоммерческих гражданских организаций. Если люди готовы инвестировать свое время и ресурсы в решение проблемы, значит, для них это действительно важно.

Почему эти каналы обратной связи являются и индикаторами, и модераторами? Потому что, указывая на проблему, они одновременно помогают ее решить. Участие в выборах разных уровней абсорбирует общественную энергию. Активисты вовлекаются в легальный политический механизм, а не уходят в подполье. То же самое происходит со СМИ и гражданскими некоммерческими организациями.

Разговоры об ограничении избирательных прав приводят к реализации того сценария, которого они пытаются избежать. В этом опасность демофобической пропаганды, которая очень эффективна. Легенды о кровожадном народе продаются в две стороны. Они преподносятся самим гражданам, так называемому широкому телезрителю. Ему рассказывают об отеческих попечениях власти, которая о нем заботится, а он такой-сякой, неразумный. Это специфический инфантилизм, который процветает в патерналистских политических системах.


В XXI веке следующим скачком, который совершит мир, станет четвертая промышленная революция. Речь идет о переходе к постиндустриальному обществу и иным способам производства. Роботизация и «экономика посттруда» – переход на эту стадию и успех на ней невозможны авторитарными методами. Основа нового общества – это кооперация, горизонтальные сети, взаимосвязанность, инициатива граждан, конкуренция и, соответственно, свобода.

Тут государства как таковые могут сделать не очень много – только обеспечить условия. Поэтому так опасно поддаваться соблазну авторитарной модернизации. Сейчас дело даже не в том, что это безнравственно, плохо и унижает людей, – она просто не работает.


Вторая волна популярности идей авторитарной модернизации пришлась на XX век. Тут все уже более мрачно. Все тоталитарные проекты XX века были модернизационными и прогрессистскими. Все они поклонялись индустрии, промышленности, науке (в той степени, в какой они ее понимали и в какой степени она отвечала их интересам). Все они выступали за быстрый прогресс, ради которого мы сейчас должны принести некоторые жертвы, ограничить свои свободы, избавиться от тех, кто нам мешает: лишних классов, лишних наций, больных, ущербных, неправильных людей.

Тоталитарные проекты наследовали футуристическим и авангардистским движениям в искусстве. Именно поэтому идеи крайней левизны или крайней правизны в своем государственническом исполнении завлекали души многих культурных, образованных и талантливых людей: все хотят попасть в будущее, особенно если оно светлое.


Где же мы на этом празднике жизни? Историческое время течет для всех, и на свой манер Россия тоже столкнулась в уходящем нефтяном десятилетии с ситуацией, когда деньги доставались почти даром. Как мы распорядились этим историческим подарком, более-менее понятно: государство решило, что все добро от природных ресурсов, а граждане только под ногами путаются, и отстранило их от политической жизни и участия в принятии решений. Проблема скрытой безработицы остроумно решалась путем чудовищного увеличения, во-первых, числа чиновников, во-вторых, работников, необходимых для обороны от чиновников и исполнения функций, которые не исполняет государство (охранники вместо полиции, корпоративные юристы вместо независимых судей, бухгалтеры вместо налоговой службы). Следовать путем технического прогресса мы посчитали излишним – зачем что-то изобретать, когда можно дорого продавать непереработанные углеводороды.


С точки зрения политической очевидно, что молодые люди нуждаются в образе будущего, во внятных перспективах, в правилах игры, которые они воспримут как справедливые, и в социальных лифтах.

Они их сейчас не только не видят, об этом с ними даже никто не говорит. Они слышат вокруг себя бесконечное обсуждение различных сортов вчерашнего дня – советского, досоветского, 90-х, ранних путинских – и сравнительных достоинств разных покойников – Сталина, Брежнева, Грозного, Николая II. Легко представить, насколько молодого человека должно от этого тошнить (зато самые живые и остроумные исторические ресурсы в социальных сетях – Страдающее Средневековье и Личка императора – созданы студентами!)

25-летние и моложе – люди, выросшие и живущие в сети. Они не то чтобы не смотрят ТВ – они смотрят его иначе. Смотрят отдельные программы, находя их в YouTube. Для развлечения используют YouTube, для новостей и общения – социальные сети. Соответственно, ТВ-пропаганда идет мимо них. Даже если они слушают, они не понимают того, что им говорят, потому что весь строй нашей пропаганды рассчитан на советского человека. Целью ее является активация советских центров в мозгу. А если у вас нет этих центров в мозгу, если вам их не имплантировали при рождении, то это все будет проходить мимо вашей головы.


Для чего нужно создавать своему народу такую ужасную репутацию? Для того чтобы иметь оправдание тому ограничению политических, прежде всего избирательных прав, которое ты постоянно проводишь. Если люди – дикие кровожадные варвары, то понятно, что нельзя позволять им выбирать себе власть на выборах. Пока еще ты у них сидишь, более или менее цивилизованный европеец, а если им самим дать волю, тут-то они выберут: кто говорит «Гитлера» – это пугалка националистического характера, кто говорит «Сталина» – это пугалка левоэтатистского направления. И то, и другое одинаково является аргументом в пользу того, чтобы ограничивать права граждан на самостоятельное определение своей жизни. Вот для чего нужен высокий рейтинг Сталина.

В чем мой научный тезис? Внушение обществу ложных представлений о самом себе имеет целью представить правительство единственным европейцем в России. В нынешней социальной реальности это, мягко говоря, уже давно неправда. Нет, не существует и никакой реальностью не подтверждается, никакими инструментами не замеряется дихотомия «цивилизованная власть против дикого общества».


С другой стороны, необходимо имитировать риторические инструменты автократии. То есть, грубо говоря, пытаться предстать в публичном пространстве страшнее, чем ты есть. Во-вторых, необходимо – и это тонкий момент, который часто не до конца понимают, – представлять себя не страшным диктатором, не кровавым тираном, а, наоборот, некой цивилизующей и сдерживающей силой, которая вынуждена, правя таким диким, с такими авторитарными тенденциями народом, как-то его все время придерживать, как-то все время модерировать его жажду крови.


Подводя итог, стоит сказать, что социальные сети сближают людей и в хорошем, и в плохом. Преимущественно в хорошем. Социальные сети и информационная открытость повышают этические стандарты. Признак такого повышения – это самопроизвольная выработка новых ритуалов публичной скорби. Иными словами, сейчас от людей требуется не просто сочувствовать, но и что-то сделать, как-то выразить себя, объединится в этом чувстве. Например, массово приносить свечи и цветы к посольству или к какому-то еще месту – это совершенно новое явление. Сейчас это уже делается рутинно – всякий раз, когда случается беда, люди идут со свечами и цветами. А это говорит о том, что в России спонтанно формируется новая ритуальность. Ритуалы крайне важны, это очень значимый социальный конструкт. Во-первых, они закрепляются в обществе, во-вторых, они объединяют людей. К процессу формирования новой ритуальности в социуме относятся и ритуалы горевания в социальных сетях: смена аватаров, черно-белые картинки и свечки в ленте и так далее. Каждый чувствует, что должен у себя что-то написать. Несмотря на все разговоры о том, что самое время помолчать, присутствие в информационном пространстве накладывает на человека обязанность как-то выступить. И нас всех в той или иной степени это делает публичными фигурами. Теперь каждый гражданин, который зарегистрирован где бы то ни было, несет те обязанности, которые раньше были присущи только послам, главам государств и лидерам религиозных конфессий. Ведь в прошлом только они могли публично высказываться о каком-то значимом событии. Сейчас люди становятся послами от самих себя.


Кроме того, можно задаться вопросом о пределах благотворительности – это тоже всегда очень болезненная дискуссия, – о его сотрудничестве с государством, о том, насколько святая цель оправдывает средства, и что вообще такое цель и средство в такой деятельности. Все вышеперечисленное – проблематика, о которой можно думать. А на самом деле, мы вторые сутки обсуждаем две мифические сущности: первая – каких-то злорадствующих либералов, а вторая – каких-то злорадствующих украинцев. У меня есть очень сильное подозрение, что ни первого, ни второго не существует. В частности, тексты, которые больше всего цитируются – пост Божены Рынски (он был удален автором после начала бурной дискуссии в соцсетях и СМИ – прим.), а также пост журналиста Аркадия Бабченко. Но если посмотреть в ленту этих людей, то можно понять, что они являются постоянными поставщиками подобного рода скандалов. Они работают на этой энергии, это их специфическая функция в публичном пространстве.

Однако на этот раз они дали на самом деле очень мало материала. Ни у Рынской, ни у Бабченко никакого особенного злорадства в постах не было. В частности, Бабченко сказал ровно то, о чем я рассуждала выше: у него закончилась эмпатия, он не может сочувствовать. А Рынска же, как обычно, в своей малоприятной манере пишет, что людей жалко, а вот сотрудников телеканала НТВ – не жалко (у нее персональная особая история с ними). Если же говорить о загадочных украинцах, то ведь мы все прекрасно знаем, какие удивительные вещи происходят у нас в социальных сетях: про фабрики троллей – знаем, про Ольгино – знаем, и про товарища Пригожина – слышали.